ОМ Непростой журнал
«Все с Запада идет. И воровство
это. Как только дали паспорта всем чтобы за границу ездить, так и воровство все
оттуда пошло» — доносилось из соседнего купе плацкартного вагона. Я
прислушался. Голос продолжал: «А вот у нас какое детство было. И ничего.
Терпели. Не то, что сейчас. У нас в деревне были совсем оборванцы. Так они у
нас из избы еду воровали».
Мой мозг чуть не взорвался от противоречия. Очевидно, что
детство моей соседки пришлось не на 90-е, когда стал возможен свободный
выезд за границу и, по ее словам, «началось воровство». И тут же следовало
воспоминание о маленьких грабителях, явно из более ранней эпохи. А за ним
– целый ворох негативных оценок разных социальных групп.
Так связана ли неприязнь к «чужим» моей соседки по поезду с
ее (скажем мягко) затруднениями в логическом анализе действительности?
Обратимся к специалистам.
То, что интеллектуальные способности связаны с отношением к
другим – это ученые подметили еще давно. На заре исследований
межгрупповой враждебности Теодор Адорно писал, что «более этноцентричные люди в
среднем менее интеллектуальны». Однако традиционно связь низких умственных (на
языке психологии — когнитивных) способностей и предубежденности объяснялась
посредством отсылок к уровню образования. Менее образованные люди в большей
степени подвержены предубежденности, а университетское обучение, в свою
очередь, снижает установки на неприязнь к «чужакам».
И только в последние 20 лет получены данные о том, что и
когнитивные способности, «в чистом виде» связаны с предубежденностью. Например,
дети, которые хуже распознают, что при переливании воды из короткого и широкого
стакана в узкий и длинный объем воды остается без изменений (задача Ж.Пиаже на
сохранение дискретных и непрерывных физических величин; правильное понимание
этого феномена является условием рациональной деятельности) хуже относятся
к своим товарищам с иным цветом кожи.
Эти результаты стали возможны в связи с тем, что появились
методы статистической обработки данных, которые позволяют «отделить»
взаимовлияние разных факторов друг на друга. Так, воздействие
социально-экономического положения и уровня образования в таких исследованиях
«контролируется», т.е. «выводится за рамки». И если в этом случае
обнаруживается связь между предубеждениями и низким интеллектом – дело не в
образовании.
Объясню на примере. И человек, окончивший Гарвард (или МГУ)
и тот, у кого за плечами только 7 классов, у которых когнитивные
способности ниже, чем у их товарищей, будут более предубеждены. Т.е. дело не
только в «Гарварде», но и в общих навыках мышления, не зависящих прямо от
образования.
Но остается открытым вопрос. Почему так? Все же между
решениями задач на абстрактное мышление и неприязнью, предположим, к
мигрантам — дистанция немаленькая.
Двое ученых, из славного британского города Кента и
канадского штата Онтарио, специализирующиеся на этом направлении
исследований, предлагают нам объяснение.
Низкие познавательные способности связаны с предпочтением
более простой картины мира. Таким людям в большей степени требуется, чтобы мир
был предсказуем и упорядочен. Поэтому изменения в социуме (например,
приезд иноэтничных мигрантов) воспринимаются преимущественно как угроза,
а не возможность развития нового. Всем известен феномен «полупустого стакана»,
о котором мы часто забываем, что он еще и «полуполный». Объектом
предубежденности чаще всего становятся социальные группы, чем-то отличающиеся
от большинства, т.е. «необычные» и «непривычные». Их новизна вызывает вполне
понятную тревогу. Чем ниже познавательные способности человека, тем эта тревога
будет больше. Во-первых, потому, что у него выражена потребность в
«упорядоченности» окружающего мира, которую нарушают «непохожие». Во-вторых,
они более ориентированы на предотвращение социальных проблем, в противовес
использованию их как ресурса для развития.
Итак, что-то происходит в обществе. Я вижу это как нечто
пугающее, потому, что «непорядок». «Предотвратительская» ориентация (т.н. фокус
предотвращения, «prevention focus», — оценка затрат и издержек безотносительно
достигнутых результатов) вынуждает меня не воспринимать позитивные стороны
ситуации (т.е. ее конструктивные возможности). Это еще больше усиливает
мою тревогу.
Далее, мои недостаточные когнитивные способности и этот
самый «prevention focus» с необходимостью ведут меня к тому, чтобы
разделять т.н. «консервативную» систему убеждений — представлений об окружающем
мире. С этой точки зрения «иные» обязательно угрожают «традиционным» ценностям
и общественному порядку.
«Консервативные» социальные убеждения помогают избегать
неопределенность. С ними есть ощущение, что «все под контролем». В свою
очередь, если человек воспринимает «других» как обязательно несущих
угрозу – это добавляет «полешек» в «топку» предубежденности. Потому, что
мир в целом воспринимается как более угрожающий.
Таким образом, сами по себе низкие умственные
способности конечно не являются причиной предубежденности. Они всего лишь
задают потребность в предсказуемости окружающего мира А также и ограничивают
наши возможности справиться с тревогой неопределенности. Они способствуют тому,
что человек будет более ориентирован на предотвращение ситуации тревоги в
противовес поиску ресурсов для развития. Это ведет к восприятию ситуации как
более угрожающей. В таком случае высок шанс, что человек будет разделять
консервативные социальные убеждения. А они, в свою очередь, способствуют росту
ощущения угрозы. Замкнутый круг.
В целом, можно резюмировать эти выводы так. Если, как сказал
Грибоедов «горе от ума», то боязнь других — от его отсутствия.
Жестко? Возможно! Видимо все не так просто. К тому же сами авторы пишут, что их
исследования ограничены западной выборкой. Меняется ли логика предубеждения в
культурах, которые в целом более ориентированы на тревогу в ситуациях
неопределенности («избегание неопределенности «по Гирту Хофстеде)? Мы не знаем.
Но вопрос в любом случае остается открытым и ждет своих
исследователей.
Полное описание исследования: Kristof
Dhont, Gordon Hodson «Does Lower Cognitive Ability Predict Greater
Prejudice?» // Current Directions in Psychological Science, 2014, Vol. 23(6)
454–459
< clear="all">
